mamlas (mamlas) wrote,
mamlas
mamlas

Category:

Анкета Маркса, ч. 1/4 / К 200-летию

Ещё научный социализм здесь, здесь и здесь

Исповедь
Маркс о себе: цели и принципы * человеческие ценности * характер и пристрастия * любимые занятия * симпатии и антипатии * и многое другое... / «Отечественные записки»

Редко в какой из популярных книг о Марксе не встретим мы знаменитой анкеты, которую дочери предложили заполнить отцу в минуты отдыха перед завершением первой ступени гениального «Капитала». Взятые из нее простые, предельно краткие речения Маркса постоянно служат для емких характеристик его глубочайшей натуры. ©

Ещё в «Отечественных записках» и ещё о Марксе и марксизме


Ф. Энгельс, К. Маркс и его семья, 1864

Об анкете пишут, что она составлена в полушутливом тоне, – и впрямь некоторые ее вопросы, без сомнения, слишком камерны, слишком «альбомны» для великого мыслителя, но это, видимо, неизбежные издержки ее популярности и «хождения в обществе». Что же до ответов Маркса, то в том широко известном варианте, что записан рукой Лауры со слов отца, мы не найдем ни тени наигранности, несерьезности, ничто не сможем посчитать случайным. ©

Ну а шутка, юмор, искрометное жизнелюбие были непременным свойством великих пролетарских учителей и никогда не покидали их – ни в час всепоглощающих научных изысканий, ни в минуты дружеского, сердечного общения, ни перед лицом врага, ни перед лавиной бед. В этом юморе, как замечал Энгельс, было «много и очень серьезного». Тем меньше сомнений в определенности ответов Маркса, если учесть, как в ту пору он отрекомендовал себя дочерям: «Я принадлежу к тому типу людей, которые всегда дважды подумают, прежде чем принять то или иное решение».

Следует добавить ко всему прочему, что и времена те, когда возникло анкетное собеседование, были для Маркса, пожалуй, самыми напряженными...

Анкету называют Исповедью. Не слишком ли узки ее рамки для революционера и мыслителя? Разумеется! Однако, кроме этих альбомных записей 1865 года, Карл Маркс исповедовался перед собой и человечеством почти полвека. Исповедание – это самоанализ и самовыражение, утверждение своих взглядов, принципов. Так и определил молодой доктор Маркс у порога двадцатилетия свою будущую научную и революционную работу:

 – Мы выступим перед миром не как доктринеры с готовым новым принципом: тут истина, на колени перед ней! Мы развиваем миру новые принципы из его же собственных принципов. Мы не говорим миру: «перестань бороться; вся твоя борьба – пустяки», мы даем ему истинный лозунг борьбы. Мы только показываем миру, за что, собственно, он борется, а сознание – такая вещь, которую мир должен приобрести себе, хочет он этого или нет... Итак, работа для мира и для нас. Она может быть только делом объединенных сил. Речь идет об исповеди...

И эта исповедь продолжалась всю жизнь. Слагал ли он юношеские стихи или выстраивал в боевые колонны разящие строки памфлетов, анатомировал ли целый мир или принимался за доверительное письмо к любимой – перед ним возникали те же простые и вечные вопросы: о сущем в человеке, о принципах личности и общества, о счастье и несчастье; герое и антигерое, богатстве истинном и мнимом; симпатиях и антипатиях... И всегда он отвечал на эти вопросы без обиняков, «не оставляя места для догадок».

Попробуем соединить исповедь минутную с исповедью всей жизни. Этот литературный прием позволит нам ближе увидеть некоторые из сторон жизни Маркса, прислушаться к его рассказу о себе.

В нашем распоряжении десятки томов произведений основоположников научного коммунизма, где системно изложено их революционное учение, всесторонне обоснованы их взгляды.

В нашем распоряжении бесценные документы – около 1600 писем Маркса и Энгельса, которыми они обменялись друг с другом за четыре десятилетия. Эта своеобразная эпистолярная биография с поразительной рельефностью раскрывает их многотрудную работу для человечества, их самые сокровенные мысли и чувства, нарастающую поступь рабочего движения, все страсти века. Перечитывая после Маркса животрепещущие строки рукописей, Энгельс имел все основания сказать: «Поэзия Гейне – детская игрушка по сравнению с нашей дерзкой, веселой прозой». В свое время, отвергая ходульность, слащавую официальность в литературном изображении революционеров, Маркс и Энгельс советовали: «Было бы весьма желательно, чтобы люди, стоявшие во главе партии движения, – будь то перед революцией, в тайных обществах или в печати, будь то в период революции, в качестве официальных лиц, – были, наконец, изображены суровыми рембрандтовскими красками во всей своей жизненной правде».

В нашем распоряжении сокровища ленинизма, ленинское осмысление гениальных открытий и беспримерного жизненного подвига Маркса. Продолжая великое дело пролетарской борьбы, постоянно советуясь с Марксом, Владимир Ильич учил нас глубоко и серьезно, живо и непосредственно воспринимать каждое слово основоположника научного коммунизма, учил постигать темперамент его мысли, чувствовать себя «как бы слушающим речь гениального мыслителя».

В нашем распоряжении ценнейшие свидетельства людей, прошедших по жизни рядом с Марксом, наблюдавших его в непосредственной близости, – родных, соратников по борьбе, ветеранов рабочего движения. В особом ряду стоят документальные свидетельства тех русских революционеров, которых лично знал Маркс, его радовали эти подвижники – «действительно дельные люди, без мелодраматической позы, простые, деловые, героические».

В нашем распоряжении, наконец, обширная научная и биографическая литература, основательно и деятельно исследующая жизнь великого мыслителя, его взгляды на проблемы человеческого бытия и духа, победное развитие его идей.

Предпринимая попытку своеобразного объяснения тех трех дюжин слов, которые Маркс с блеском и мудростью олимпийца обронил в альбом дочерей, мы не имеем в виду создавать биографическое произведение. Здесь невозможно ни соблюсти хронологическую последовательность изложения событий, ни представить весь богатейший фактический материал – это явно перегрузило бы страницы исповеди, – ни тем более покушаться на характеристику сложнейших Марксовых трудов. Здесь только хотелось бы выявить, уточнить, какие именно факты, события, жизненные впечатления, суждения стоят за лаконичными ответами Маркса; хотелось, чтобы он сам высказался более развернуто, чтобы сочными рембрандтовскими мазками набросал эскиз автопортрета...

Достоинство, которое Вы больше всех цените в людях – Простота

И это говорит человек, поразивший многие поколения сложнейшей кардиограммой мира, сумевший из хаоса капиталистической стихии высветить с абсолютной определенностью истинные законы социального прогресса. И он говорит о простоте как необходимом и ценном достоинстве! Для кого? Для себя?

Да, для себя тоже! Всю жизнь Карл Маркс добивается простоты: по возможности – в науке, непременно – во всех человеческих проявлениях. В полной мере сознавая и значение своей преобразующей деятельности, и свою заглавную роль на исторической сцене, он, как бы для некоего противовеса гениальному в себе, возводит простоту в личный нравственный принцип.

– Ни один из гениальнейших людей XIX века не испытал в большой степени жизненных тягот, чем гениальнейший из всех – Карл Маркс, – говорит его биограф Франц Меринг.

Преследования, изгнания, горечь чужбины. Унижения, клевета, неисцелимые душевные раны. Повседневная нужда, даже прозябание за чертой обычной бедности – недоставало иногда одежды и сапог, чтобы выйти из дома; не хватало пенса, чтобы купить писчей бумаги; не оставалось ничего, что бы можно было снести в ломбард и рассчитаться с лавочниками... Гениальный создатель «библии пролетариата» в полной мере испытал все тяготы пролетарского существования. Однажды, в разгар работы над «Капиталом», он сказал о состоянии дел в семье: «Мы находимся в положении манчестерских рабочих». А перед тем как отвезти рукопись «Капитала» издателю, он должен был выкупать свое платье из ломбарда. Его самоотверженная работа во имя гуманнейшего из идеалов, его более чем скромное жизнеустройство не в малой степени определили отношение к подлинным человеческим ценностям, среди которых он прежде всего выделяет важнейшее: простота.

В дом к великому учителю приходят люди отовсюду – из сибирской тайги и каменных джунглей Америки, с фабрик Манчестера и из парижских салонов. Сторонний наблюдатель, подруга младшей дочери Марианна Комин, отмечает, что люди эти «являли собой чарующее классическое зрелище величайшего разнообразия. Было, впрочем, нечто, придававшее всем им сходство, – по большей части все они были людьми без средств. В потертых одеждах, пробиравшиеся украдкой, но интересные, всегда интересные люди».

Скромно одетых пролетариев здесь встречают любезней и радостней, чем родовитых князей на великосветских раутах. Известно немало людей, имевших счастливую возможность называть себя постоянными и желанными гостями Маркса, даже членами его семьи. С трудом преодолевавший нужду Вильгельм Либкнехт жил в мансарде лондонского дома Маркса. Фридрих Лесснер, Иоганн Георг Эккариус, Карл Шаппер, многие другие соратники по революционным битвам также всегда находили здесь приют, сердечное расположение и заботу. А царящую в этом доме атмосферу все они воспринимают одинаково: «радушие», «скромность», «простота».

– Дом Маркса был открыт для каждого заслуживающего доверия товарища, – говорит Фридрих Лесснер. – Те часы, которые я, как и многие другие, провел в кругу его семьи, для меня незабываемы. Тут прежде всего блистала жена Маркса – высокая, очень красивая женщина, благородной внешности и при этом такая задушевная, милая, остроумная, настолько свободная от всякого чванства и чопорности, что в ее обществе казалось, будто находишься у собственной матери или сестры...

Конечно, простота в понимании Маркса – это не тон «приемов», это принцип отношений с людьми, которых он щедро одаривает доверием, это первооснова товарищества. Из истории его жизни, его дружеских связей можно черпать прекрасные сюжеты для произведений, предназначенных наилучшим образом раскрыть философский и житейский смысл человеческой простоты. Проследим одну только нить из сотен и тысяч, вспомним Иоганна Георга Эккариуса, того портного из Тюрингии, который уже за порогом своего тридцатилетия проходил «домашние университеты» Маркса – слушал лекции по политической экономии для рабочих.

Зимой 1859 года его приковал к постели туберкулез – он не может заниматься не только партийными делами, но и своим ремеслом – ему буквально не на что кормить семью. Узнав об этом, Маркс торопится оказать «некоторую помощь» товарищу – закладывает последнее «свободное» платье жены... Лечение идет не так эффективно, как хотелось бы, Эккариус не может не поделиться с Марксом печальными размышлениями после решительных объяснений с доктором. Итак, с портняжничеством покончено... Врач признался в своем бессилии, единственная надежда на перемену воздуха... Не раздумывая, Маркс приглашает Эккариуса к себе, снимает для него неподалеку приличное помещение, зовет столоваться в свой дом. Дело пошло на поправку: то ли сказалась «перемена воздуха», то ли заботливый уход. Через некоторое время Маркс уже может сообщить Энгельсу в Манчестер: «Эккариус, который вот уже третью неделю живет через несколько домов от меня, чувствует себя хорошо...» Пройдет еще какое-то время, и Эккариус станет «снова работоспособен». Тогда Маркс попросит Энгельса устроить его у портного в Манчестере. «Деньги, чтобы переправить его с семьей, мы достанем здесь», – заметил он и далее, после оговорки «должен тебя предупредить», с чисто житейской простотой делится своими наблюдениями, в общем-то далеко отстоящими от его научных исканий.

– Что касается его, то должен тебя предупредить: по-моему, у него заболевание спинного мозга. Его жена – отвратительное существо: странное смешение претензий на респектабельность (дочь церковного старосты) и ирландства. Хозяйство она ведет неряшливо. У него самого нет никакой энергии, никакой активности, особенно с того времени, как усилилась болезнь. Поэтому необходимо, чтобы он сразу, по приезде в Манчестер, не избаловался. Он нуждается во внешнем принуждении, особенно для того, чтобы и она себе не создавала никаких иллюзий...

Тюрингский портной и гениальный сын Трира были одногодками. Оба жили в изгнании, оба страдали от лишений, нужды и недугов. Но Маркс всегда считал себя обязанным преодолевать невзгоды и заботиться о товарище, поддерживать его угасающие силы. Даже когда тот «заболевает» (уже неопасным для здоровья) «бакунизмом», или защищает раскольников в Генсовете, или шлет «обрывающие дружбу» письма, Маркс не поступается ни долгом друга, ни обязанностями революционного вождя. Он остается заботливым, терпеливым и взыскательным. «Ты, по-видимому, вообразил, что когда делаешь промахи, то тебе должны говорить комплименты, а не правду, как и всякому другому... – по-товарищески журит Маркс Эккариуса, когда им было уже порядком за пятьдесят. – Не думай, что твои старые личные и партийные друзья, если они считают своим долгом выступить против твоих капризов, относятся или будут относиться к тебе из-за этого хуже...»

Прочность и естественность отношений Маркса с людьми самого широкого круга зиждутся на его глубочайшем демократизме. Эта черта представляется таким же органическим свойством, как дар речи, потребность мыслить. Хорошо сознавая, как беспощадно мнет и трансформирует человеческую психику пресс классовых предрассудков и социальных условностей, он всегда исключительно чуток к любым проявлениям чванства или кичливости, превосходства или небрежения. В общении с друзьями, товарищами он не может не уловить, не заметить даже случайно оброненное словцо о «благородных» семьях, или «цивилизованном» обществе, или «черной» крови, или «низших» классах; ему откровенно антипатичны люди, хоть в малейшей степени озабоченные своими социальными амбициями.

...Как-то, уже после выхода «Капитала», Энгельсу удается уговорить своего друга на поездку куда-нибудь в «йоркширскую глушь»: отдохнуть от лондонской сутолоки. И Маркс собирается в Манчестер вместе с младшей дочкой, четырнадцатилетней Элеонорой. Сборы эти, кстати, вылились в целую финансовую драму, нет, скорее напоминали трагикомический эпизод отъезда «банкира» перед финансовым крахом. Пришел за деньгами Эжен Дюпон, дельный скромный парень, никогда не обращающийся без крайней нужды, но теперь без работы – смертельно больна жена, – пришлось ссудить шесть фунтов. Пришел Лесснер, оказавшийся в тяжелом положении после смерти жены, – ему пять фунтов. Почтенный Либкнехт уже не сам, а через Эккариуса попросил ссуду; Георг со слезами на глазах поведал, что Вильгельму угрожает изгнание из квартиры, если он не ликвидирует задолженность, – пришлось вынимать еще два фунта, – так половина накоплений уплыла. Но вдруг и на оставшиеся фунты покушение: явился некий господин из Сити – тридцатилетней давности кредитор, находившийся в бегах как растратчик, и потребовал пятнадцать фунтов. «Таким образом, – резюмирует неудачливый «отпускник», – я сижу на бобах...»

Благодаря Энгельсу поездка все-таки состоялась и, можно сказать, удалась. Маркс составляет для старшей дочери подробный остроумный «отчет» о йоркширском путешествии...

Всякий, кто приходит к Марксу с открытым сердцем, кто понимает и принимает его принцип равенства и простоты в товарищеских отношениях, находит его искреннее расположение, всегда получает необходимую поддержку и совет. Но он «извергает громы» на каждого, кто проявляет поползновения к «идолопоклонству». Он не скрывает своего отвращения «ко всякому кривлянию, ко всякого рода тщеславию и претенциозности».

– Среди известных мне людей – великих, малых и средних, – свидетельствует Вильгельм Либкнехт, – Маркс был одним из немногих, совершенно лишенных всякого тщеславия. Он был для этого слишком велик и слишком силен, да и, пожалуй, слишком горд. Он никогда не становился в позу и был всегда самим собой. «Это была воплощенная правда», – подчеркивает Либкнехт.

Имея в виду себя и Энгельса, Маркс объяснял в письме соотечественнику:

– Мы оба не дадим и ломаного гроша за популярность... Из отвращения ко всякому культу личности я во время существования Интернационала никогда не допускал до огласки многочисленные обращения, в которых признавались мои заслуги и которыми мне надоедали из разных стран, – я даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал. Первое вступление Энгельса и мое в тайное общество коммунистов произошло под тем непременным условием, что из устава будет выброшено все, что содействует суеверному преклонению перед авторитетами.

Достоинство, которое Вы больше всех  цените в мужчине – Сила

В дошедших до нас словесных портретах молодого Маркса среди самых выразительных непременно подчеркивается проявление силы. Со страниц писем Женни встает образ любимого – «блестящий, сильный», в котором физическая яркость и мощь интеллекта воспринимаются настолько слитно, что видишь его дерзким полководцем, ведущим в бой свои «мысли-гренадеры», исполненные «мужества и достоинства». Собрат-студент рисует облик некоего «романтического гения»: «Его лицо с высоким лбом, с властным, пронизывающим взглядом под темными бровями, с резко очерченным, несколько жестким ртом свидетельствовало об уже сильно выраженном, серьезном, твердом и смелом характере».

Первое впечатление двадцатидвухлетнего Энгельса вылилось в поэтические строки:

То Трира черный сын с неистовой душой.
Он не идет, – бежит, нет, катится лавиной,
Отвагой дерзостной сверкает взор орлиный,
А руки он простер взволнованно вперед.
Как бы желая вниз обрушить неба свод.
Сжимая кулаки, силач неутомимый
Все время мечется...


Спустя несколько лет Павел Анненков, приглашенный в качестве гостя на заседание Коммунистического комитета в Брюсселе, знакомясь с Марксом, видит перед собой «человека, сложенного из энергии, воли и несокрушимого убеждения»; человека с неоспоримым правом на авторитет. «Все его движения были угловаты, но смелы и самонадеянны, все приемы шли наперекор с принятыми обрядами в людских отношениях, но были горды и как-то презрительны, а резкий голос, звучащий, как металл, шел удивительно к радикальным приговорам над лицами и предметами, которые произносил...»

Еще позже происходит знакомство с Марксом Поля Лафарга, который представляет нам отца своей жены человеком крепкого сложения, роста выше среднего, широкоплечего, с хорошо развитой грудью, пропорционально сложенного. Как врач по профессии, Лафарг может засвидетельствовать, что Маркс был бы отменным силачом, «если бы в молодости... много занимался гимнастикой». Как известно, Маркс предпочитал гимнастику ума, полагаясь в остальном на природу.

Наблюдавший Маркса уже в зрелые годы, в пору пятидесятилетия, Лафарг отмечает, что единственным регулярным физическим упражнением у него была ходьба. «Целыми часами, беседуя и куря, он мог шагать или взбираться на холмы, не чувствуя ни малейшей усталости. Можно даже сказать, что в своем кабинете он работал на ходу; он присаживался лишь на короткие промежутки времени, чтобы записать то, что он обдумал во время ходьбы». Но Вильгельм Либкнехт, экзаменовавшийся еще у молодого тридцатилетнего Маркса, вспоминает, что «красный доктор» увлекался и фехтованием, и стрельбой из пистолета. В Лондоне они вместе ходили к французам в «оружейный зал» на Оксфорд-стрит и скрещивали шпаги. Видимо, Либкнехт брал здесь некоторый реванш за поражения в словесном фехтовании на учебных дискуссиях, где ему «приходилось солоно»; он подчеркивает не столько успехи Маркса на тренировках, сколько его «добросовестность». «Чего ему недоставало в искусстве, он старался возместить стремительностью. И если ему попадался недостаточно хладнокровный противник, ему удавалось иногда сбить его с позиции».

Энгельс, дочери, люди очень близкие любовно называли его университетским прозвищем Мавр. Это очень шло к нему и, видимо, нравилось. Во всяком случае, пояснял как-то Энгельс, «если бы я обратился к нему по-другому, он подумал бы, что случилось что-то такое, что необходимо было урегулировать». Сохранилось выразительное свидетельство того, как восхищался Маркс благородным типом североафриканца.

Уже на закате жизни, приехав на лечение в Алжир, Маркс залюбовался своим романтическим «двойником»... Однажды, после утренней прогулки, его привлек на галерею шум негритянского представления в саду. И вдруг он видит позади танцующего негра яркую фигуру человека с важным видом и снисходительной улыбкой.

– Это Мавр... В Алжире маврами называют арабов – небольшую часть их, которая, покинув пустыню и свои общины, живет в городах вместе с европейцами. Они ростом выше среднего француза, у них продолговатые лица, орлиные носы, большие и сверкающие глаза, черные волосы и борода, а цвет их кожи бывает всех оттенков: от почти белого до темно-бронзового. Их одежда – даже нищенская – красива и изящна... Даже самый бедный мавр превзойдет величайшего европейского актера в «искусстве драпироваться» в свой плащ и в умении выглядеть естественным, изящным и полным благородства...

Сила! Этим достоинством Маркс восхищается, этим достоинством обладает сам и во многом обязан ему в подвиге всей жизни. Только крепкий организм мог вынести непосильную ношу – полувековую каторжную работу, изнуряющий образ жизни и нашествия всяческих болезней. Даже в конце пути, когда недуги обступают его со всех сторон, стремясь сковать глухим кольцом, и тогда порывом какой-то сверхсилы он отбрасывает их, вырывается из рокового плена, он жаждет «вновь стать активным и покончить с этим дурацким ремеслом инвалида»; очень беспокоится, «что же могут подумать рабочие» о его бездеятельном состоянии. Маркс снова берется за перо, как витязь за чудодейственный меч, чтобы прокладывать дорогу к счастью угнетенным и обездоленным.

Достоинство, которое Вы больше всех цените в женщине – Слабость

Это говорит не просто мужчина. Это говорит рыцарь. И как рыцарь, он не говорит больше ничего. Но вот слово женщины.

– Ах, Карл, как мало ты меня знаешь, как мало ты понимаешь мое положение и как мало чувствуешь, в чем мое горе, где кровоточит мое сердце... Твоя прекрасная, трогательная, страстная любовь, твои неописуемо прекрасные слова о ней, вдохновленные творениями твоей фантазии, – все это лишь пугает меня, а зачастую и приводит в отчаяние. Чем полнее предамся блаженству, тем ужаснее будет моя судьба, когда пламенная любовь остынет и ты станешь холодным и сдержанным... Ах, Карл, будь я уверена в твоей любви, у меня не так пылала бы голова, не так болело бы и обливалось кровью сердце... Стоит тебе только взглянуть на меня, и я не в силах вымолвить ни слова от страха, кровь застывает у меня в жилах, душа моя трепещет...

Это слова признания первой красавицы Трира, молодой аристократки, происходящей из именитого прусского рода, скромной девушки с прекрасным воспитанием, ярко выраженными талантами, благосклонным вниманием которой любой юноша мог бы быть осчастливлен. Старший Маркс, отец Карла, посвященный в тайну союза двух любящих сердец, буквально зачарован великолепием Женни фон Вестфален, находит в ней нечто «гениальное», предсказывает молодым людям путь постижения глубокого человеческого счастья и по-отечески заботливо наставляет сына: надо дорожить чистотой этой любви и силой ее самоотверженности – «даже князь не в состоянии отнять ее у тебя»; надо требовать «с твердостью и уверенностью мужчины, перед которым бедное дитя оказалось столь беззащитной, чтобы она не колебалась, не оглядывалась назад, но спокойно, доверчиво и твердо смотрела в будущее». В своих мудрых родительских наставлениях Генрих Маркс преподает великолепные уроки «нравственного долженствования», говорит сыну об ответственности перед доверившимся ему сердцем, об обязанности дать счастье своим близким.

– Каждый раз, когда ты прощался со мной, – продолжает исповедальный монолог другое девичье письмо, – мне снова хотелось вернуть тебя, чтобы еще раз сказать тебе, как люблю, как горячо я люблю тебя. Но последний раз ты ушел победителем. Я не могу выразить, как ты мне дорог, как глубоко запал в мое сердце... Если бы ты теперь мог быть здесь, мой любимый Карлхен...

Эту безраздельность чувства, преклонение перед рыцарской силой можно объяснить, конечно, молодостью. Но вот признания, сделанные два десятилетия спустя, после рождения шестерых детей, после душевных потрясений от невосполнимых утрат двух сыновей и дочери, после гнета домашних бед, после скитаний, болезней и мук – после всего этого такая свежесть, такая трепетность чувств:

– Только не задерживайте у себя долго Мавра, – пишет Женни из Лондона в Берлин хозяевам, принимающим Маркса. – Я готова вам уступить все ценное, но только не его: в этом пункте я жадная собственница и завистница; здесь прекращается всякая гуманность и начинает действовать узкий, чистый, воплощенный эгоизм...

И после столь желанного возвращения:

– Велика была радость, когда в прошлый понедельник внезапно и неожиданно влетел Мавр. До поздней ночи болтали, сплетничали, вспоминали, веселились, смеялись, шутили и целовались. Мне особенно приятно освободиться от временно взятых бразд правления и снова превратиться в простую подданную...

В ранних посланиях Женни особенно явственно звучит мотив доверия и соподчиненности, преданности и надежды.

– Везде я сопровождаю тебя, и обгоняю, и следую за тобой. Если бы я могла расчистить тебе дорогу и утрамбовать, убрать все препятствия, стоящие на твоем пути! Но, увы, нам еще не суждено взяться за колесо судьбы. Со времени грехопадения мадам Евы мы обречены на пассивность. Наша судьба – ждать, надеяться, терпеть и страдать...

Глухие законы старого мира, традиции века и нации отводят женщине весьма скромный удел, строго очерченный кругом кухни или салона. Женни права, в обществе немало одаренных идейных женщин – «именно современные женщины очень восприимчивы ко всему, очень способны к самопожертвованию», – но они скованы извечным льдом общественных отношений, норм и предрассудков; для выражения своих чаяний они должны иметь своего избранника – «они ждут мужчину, который их освободит». В иных условиях Женни, наделенная неиссякаемой энергией, страстностью характера, обостренным чувством справедливости, критическим умом, безусловно, могла бы, как лучшая из современниц, самостоятельно пройти большой путь и получить широкое общественное признание. Но... «не суждено взяться за колесо судьбы». И сердце подсказывает ей редчайший, счастливейший и достойный выбор – стать спутником гения, всей мощью сомноженной силы дерзко повернуть колесо судьбы.

Ваша отличительная черта – Единство цели

Трудно даже предположить, каким еще здесь мог быть ответ Маркса. Все так определенно, так естественно. Твердь этих литых слов прямо-таки осязаема. Кажется, у этого человека все определилось с рождения, в первый же миг волепроявления цельного характера.

В самом деле, вспомним сочинение семнадцатилетнего выпускника Трирской гимназии – вдохновенное, глубоко осознанное – «Размышления юноши при выборе профессии». И хотя директору гимназии показалось, что в этом наступательном потоке мыслей местами «недостает необходимой ясности и определенности», совершенно очевидно устремление юноши к самосовершенствованию во имя общественного блага. Не отсюда ли, не из этих ли размышлений узнаем мы впервые о благородном намерении, возвышенной цели Маркса – «трудиться для человечества». Правда, это пока только юношеская мечта, еще не обрисован конкретно ее облик, еще не определено практическое поприще.

Что знает о себе, о своих способностях восемнадцатилетний юноша, пробирающийся в почтовой карете по осенней дороге чуть ли не через всю страну на учебу в Берлин? Он жаждет высоких деяний в искусстве, обуреваем исканиями. Но взгляд его «холоден и рассеян». Скалы, которые он наблюдает, кажутся ему не более непреклонными, чем его чувства, обширные города – не более оживленными, чем его кровь; обеды в гостиницах не более обильны, чем тот рой фантастических образов, которые он носит в себе...

Хочет подняться на свое небо, к своему искусству, а оно вдруг отдаляется в потусторонность... Через год он уже признается себе и своему дорогому заботливому отцу: поэзия, видимо, могла быть «только попутным занятием»...

Духовное общение, откровенный обмен мыслями двух Марксов – отца и сына – в эту пору жизненных исканий, выбора пути будущего гения особенно примечательны. Строки из их писем выстраиваются в напряженный и поучительный диалог. Терпеливо обсуждаются «пробы пера» в поэзии, драматургии, нащупываются профессиональные склонности. Отцу не хотелось обескрылить сыновние мечты прогматизмом, но не удержится от деликатной реплики: «Если бы твои жизненные планы можно было бы сочетать с родительскими надеждами, это доставило бы мне величайшую из всех радостей, число которых так сильно уменьшается с годами...» И вот заключительное объяснение, близкое к определению цели.

Изучая юриспруденцию, молодой Маркс предпринимает научный дебют – он пытается «провести некоторую систему философии права через всю область права», но несколько разочарован результатами: разработанная схема оказалась слишком жесткой, так что калечила понятия «самым варварским образом», содержание не получило нового развития, и «стало ясно», что «без философии... не пробиться вперед».

– Во время болезни я ознакомился с Гегелем, – сообщает Карл. – От начала до конца, а также с работами большинства его учеников. Благодаря частым встречам с друзьями в Штралове я попал в «Докторский клуб», среди членов которого было несколько приват-доцентов и ближайший из моих берлинских друзей, доктор Рутенберг. Здесь обнаружились в спорах различные, противоположные друг другу взгляды, и всё крепче становились узы, связывающие меня самого с современной мировой философией, влияния которой я думал избежать...

– Ты знаешь меня, милый Карл: я не упрям и не склонен к предубеждениям... Но выберешь ли ты именно то, к чему у тебя призвание, этот вопрос меня, конечно, тревожит. Сначала мы думали об обычных вещах. Но такая карьера тебя, по-видимому, не прельщает. Поэтому, признаюсь, соблазненный твоими столь рано созревшими взглядами, я выразил одобрение, когда ты избрал своей целью научную деятельность, будь то в области права или философии, – скорее, как мне казалось, в области последней. Трудности, сопутствующие этой карьере, мне достаточно известны... Наилучшее применение дарований – это уже твое личное дело...

Генрих Маркс, ушедший из жизни рано, едва лишь наступила двадцатая весна сына, не мог уже с гордостью и надеждой погрузиться в чтение его философских «Тетрадей», как делал когда-то, получив тетради поэтические. Между тем уже здесь проступали те Марксовы свойства, которые назавтра заставят современников заговорить о рождении настоящего философа. А пока, путешествуя вслед за автором по бесконечно увлекательным страницам семи его «Тетрадей», можно, как говаривал цитируемый там же Сенека, «рассуждать... с Сократом, сомневаться с Карнеадом, наслаждаться покоем с Эпикуром, побеждать человеческую природу со стоиками, совершать эксцентричности с киниками и сообразно естественному порядку идти в ногу с каждым веком, как его современники». С тем лишь условием, следует добавить, что вас всюду будет сопровождать Марксов «дух сомнения и отрицания», его «предгрозовое» настроение, его представление «идеального» образа мудреца, его понимание ответственной роли жизненной философской мысли.


Tags: 18-19-ее века, агитпроп и пиар, архивы_источники_документы, афоризмы и цитаты, бедные и богатые, биографии и личности, великобритания, вопросы и ответы, германия, даты и праздники, демократия, день рождения, диктатура и тоталитаризм, европа, журналистика, запад, идеология и власть, известные люди, интеллигенция, исследования и опросы, история, капитализм и либерализм, книги и библиотеки, культ личности, ленин, литература, лозунги, менталитет, миграция и беженцы, мировая политика, мнения и аналитика, мудрость и философия, наследие, наука, нравы и мораль, общество и население, писатели и поэты, политика и политики, противостояние, рабочие и крестьяне, революции и перевороты, репрессии и цензура, свобода, семья, сми, социализм и коммунизм, справедливость, уровень жизни, ученые, факты и свидетели, человечество, экономфинбиз, юбилеи
Subscribe

Posts from This Journal “юбилеи” Tag

promo mamlas march 15, 2022 15:56 294
Buy for 20 tokens
Всем глубокого почтения! Читатели моего журнала и случайные путники также приглашаются в говорящие за себя сообщества « Мы yarodom родом» и « Это eto_fake фейк?» подельники приветствуются Large Visitor Globe…
  • Post a new comment

    Error

    default userpic

    Your IP address will be recorded 

    When you submit the form an invisible reCAPTCHA check will be performed.
    You must follow the Privacy Policy and Google Terms of use.
  • 0 comments